Неправильно. Поиски "чего-то своего" привели к чему-то уникальному, исключительно моему, но по-своему неправильному. Пустота заполняется часами, проведенными с близким человеком, и возвращается сразу же, как только оказываюсь в своей комнате. Эти бесстыжие и бережно хранимые часы создали меня - развязную, порой непристойную, уверенную, безтолковую и в то же время наполненную чем-то светлым и красивым. Ну как, скажите, усидеть на лекциях, будучи лишь сотой частью сонной толпы, если можно выбежать из душного корпуса, пробежать мимо дяди Раерсона, чью непокрытую голову облюбовали голуби полвека назад, посчитать станции метро...и скинуть маску задумчивой студентки вместе с одеждой.
C'était mon janvier, mon ami. Он был и тёплым, и холодным. Пустым и наполненным смехом и слезами. В какой-то мере продуктивным, как и обещал гороскоп. Он дал понять, что я ещё не забыла то, о чём думала на лекциях и перед сном. И намекнул, что в этих фантазиях смысла нет. В первый день я проснулась в удивительно хорошем настроении, чувствуя долгожданное облегчение...которому не суждено было продлиться больше недели. Наверное, облегчение было вызвано отступившей головной болью после бокала шампанского. Я не стала ни лучшей дочерью, ни более верной подругой жизни, ни более организованной студенткой. Он сказал, что это совсем не я, что пусть другие придумывают себе роли, подражая своим идеалам, а я останусь такой же неправильной, противоречивой, неорганизованной. Он попросил не грустить с его братом, февралем. Он был нежен и прощал мне глупые поступки, иногда наказывая за особо нелепые. Он был музыкальным в метро и сонным на лабораторных. В нем я была влюбленной, позволяя себе пьянеть от смеха и приветливых улыбок окружающих и мечтать о невозможном. Снова начала писать письма. Стерла все наброски своего портрета и отбросила карандаш, не зная, как себя изобразить. Рисовала других и влюблялась в каждого. А он никогда не был любимым, потому что зимний. Потому что каждый день чувствуется тяжесть теплой одежды, и ноги почти всегда холодные.
От этого января осталась засохшая желтая роза и список неправильных французских глаголов. Первое напоминает о маленьких праздниках, второе - о пропущенных лекциях и скорых зачетах.
C'était mon janvier, mon ami. Он был и тёплым, и холодным. Пустым и наполненным смехом и слезами. В какой-то мере продуктивным, как и обещал гороскоп. Он дал понять, что я ещё не забыла то, о чём думала на лекциях и перед сном. И намекнул, что в этих фантазиях смысла нет. В первый день я проснулась в удивительно хорошем настроении, чувствуя долгожданное облегчение...которому не суждено было продлиться больше недели. Наверное, облегчение было вызвано отступившей головной болью после бокала шампанского. Я не стала ни лучшей дочерью, ни более верной подругой жизни, ни более организованной студенткой. Он сказал, что это совсем не я, что пусть другие придумывают себе роли, подражая своим идеалам, а я останусь такой же неправильной, противоречивой, неорганизованной. Он попросил не грустить с его братом, февралем. Он был нежен и прощал мне глупые поступки, иногда наказывая за особо нелепые. Он был музыкальным в метро и сонным на лабораторных. В нем я была влюбленной, позволяя себе пьянеть от смеха и приветливых улыбок окружающих и мечтать о невозможном. Снова начала писать письма. Стерла все наброски своего портрета и отбросила карандаш, не зная, как себя изобразить. Рисовала других и влюблялась в каждого. А он никогда не был любимым, потому что зимний. Потому что каждый день чувствуется тяжесть теплой одежды, и ноги почти всегда холодные.
От этого января осталась засохшая желтая роза и список неправильных французских глаголов. Первое напоминает о маленьких праздниках, второе - о пропущенных лекциях и скорых зачетах.